Сижу, например, я; подходит, например, она; смотрит мне в глаза, говорит, пришепётывая: "Товариth пthихолог, помогите!" - и начинает нести всякий бред, серьёзно глядя на меня. А я по игре должна реагировать - не менее серьёзно отвечать не меньший бред.
А потом меняемся ролями.
Вчера я была в Раменском одна, и все бабушки вдруг решили со мной в это поиграть.
Веру Владимировну, с которой мы никогда особенно не общались, вдруг прорвало. Я просидела у неё почти час.
Она 40 лет отработала слесарем на фабрике ("Работа мужская, конечно, но интересная").
В войну была комбайнером, "а как-то пришли зимой во время войны и говорят: Вера, кузнеца забрали на фронт. Ты будешь нашим новым кузнецом! Я отнекивалась-отнекивалась, а потом согласилась: кузнеца-то и правда нет, а винты и шурупы всё равно нужны. Получалось у меня".
Вера Владимировна неоднократно повторила, что не жалеет ни о чём: жизнь была интересная, насыщенная. Много повидала.
Потом, правда, дала слабину: "А слышали вы, какое у меня горе случилось?"
Я слышала, но на всякий случай помотала головой.
"Сыночка моего зарезали! Его собственный сын и зарезал! В ночь с 8 на 9 марта. А 10 марта у меня день рождения, 90 лет исполнилось. Вот подарочек-то..."
И долго-долго говорила о том, как её внук год назад проломил её сыну голову, тот долго лежал в больнице, поставили металлическую пластину и дали 2 группу инвалидности без права работы: "И он каждый день ко мне приходил, готовил-стирал-убирался, я как барыня сидела. Вот, наверное, не надо было - привыкла я его каждый день видеть, теперь ещё тяжелее..."
И вот она, мудрость наших ба-де: "Внук-то давно грозился, что его убьёт. Я даже рада, что вот так это случилось - дома, при жене его. Боялась, что вдруг где-нибудь на улице, заткнут труп потом куда-нибудь - и не найдёшь. А так-то он теперь тут, на кладбище, рядом с мужем моим. И я там буду, тоже рядышком".
Когда она про внука рассказывала, я себе представляла алкоголика лет под сорок. А потом она сказала, что он 1984 г.р. Меня на год старше, стало быть.
А Грищенкова впервые на моей памяти была трезвой. Оказывается, когда она трезвая, она любопытная.
Вспомнила даже, что кто-то из наших уезжал в Германию надолго. Я призналась, что это была я.
Тут у неё было много вопросов, некоторые повторялись, чаще всего повторялся "Никто тебя там не обижал?"
Ноу-хау, товарищи: чтобы развеселить ба-де, надо показать, какой ты боевой и агрессивный.
В поездках мы часто ставим кровавые драмы (Креолку там любят за "и одною пулей он убил обоих" - обоим нужно как можно громче упасть на пол; чёрного кота гоняет и пинает ногами весь
Так что Грищенковой я неизменно отвечала: "Да меня попробуй обидь! Я сама кого хочешь обижу!", чем приводила её в восторг.
Галина Григорьевна рассказывала про больницу и воспаление лицевого нерва - я ей рассказала, как у меня в детстве тоже было его воспаление и всё лицо перекосилось: она долго хохотала;
Добби, как всегда, рассказывала сюр;
Серёгина расспрашивала про
cat_tie и Машу и передавала им приветы; Татьяна Афанасьевна передавала
lev_margaritych и детям привет и носки.И она же рассказала, как ей приснилась Зинаида: "Иду, смотрю - лавочка, а на ней Зинаида сидит с какими-то бабками незнакомыми. Думаю, не буду подходить, стороной обойду, она же покойница. Пригляделась, а они все мороженое едят. Батюшки! - думаю, - Она и здесь всем мороженое покупает!"
Хижняк поймала меня в коридоре (я ей ничего не принесла и старалась избегать) и почему-то была дружелюбная и всякие там истории из жизни рассказывала;
Степашкова похвасталась, что видела меня по телевизору (собственно, единственная из всех моих знакомых, кто вчера таки увидел эту программу).
Все почему-то маниакально несли дань: я надеялась уехать с пустым рюкзаком, а в результате уходила, пошатываясь под грузом яблок, мандаринов и конфет.
Почти всё это сгрузила у Александры Порфирьевны.
А она, видимо, чтобы не прерывать игру, затеянную всеми остальными, прочитала мне долгую лекцию о переработке нефти.
